Жены и дочери. Мэри Бартон [сборник 2023] - Элизабет Гаскелл

По-моему, вы могли бы помочь одной из нас вместо того, чтобы сидеть с видом гранд-сеньора.

— Не представляю, что я могу сделать, — ответил он несколько жалобным тоном. — Я хотел бы принести пользу, но не знаю как, а время чисто украшательной работы для меня прошло. Боюсь, вам придется позволить мне бездельничать. К тому же меня основательно утомили все эти расспросы и манипуляции двух добрых докторов.

— Как, не хотите же вы сказать, что они проделывали это над вами с самого завтрака! — воскликнула Молли.

— Именно так, и продолжали бы до сих пор, если бы, по счастью, не появилась миссис Гибсон.

— Мне казалось, мама вышла некоторое время тому назад, — заметила Синтия, ухватив обрывок разговора, порхая взад и вперед среди цветов.

— Она вошла в столовую минут пять тому назад. Она нужна вам? Я вижу, как она сию минуту проходит через холл, — сказал Осборн и привстал со стула.

— О, совсем нет! — ответила Синтия. — Просто она вроде бы так спешила выйти тогда, что я была уверена — она уже давно ушла. Ей надо было исполнить какое-то поручение леди Камнор, и она думала, что еще успеет перехватить экономку: та всегда ездит в город по четвергам.

— Семейство приедет в Тауэрс этой осенью?

— Должно быть. Но я не знаю и не очень этим интересуюсь. Они не слишком доброжелательно ко мне относятся, — продолжила Синтия, — а я не настолько великодушна, чтобы в ответ испытывать доброжелательность к ним.

— Мне кажется, столь необыкновенный изъян в их проницательности должен бы вызвать у вас интерес к ним как к людям чрезвычайно необычным, — сказал Осборн с тщательно обдуманной галантностью.

— Не комплимент ли это? — спросила Синтия, помолчав с видом комического глубокомыслия. — Если мне делают комплимент, пусть он будет кратким и понятным. Я слишком глупа, чтобы отыскивать скрытый смысл.

— Значит, вы предпочитаете такие высказывания, как «Вы очень хорошенькая» или «У вас очаровательные манеры». А вот я ставлю себе в заслугу, что заворачиваю свои леденцы в изящные обертки.

— Тогда, пожалуйста, записывайте свои комплименты, а я на досуге буду делать грамматический разбор.

— Нет! Это было бы слишком хлопотно. Я пойду на компромисс и к следующему разу научусь ясности.

— О чем вы там говорите? — спросила Молли, опираясь на свою легкую лопатку.

— Это всего лишь дискуссия о наилучшем способе преподносить комплименты, — сказала Синтия, вновь подхватывая цветочную корзинку, но не удаляясь настолько, чтобы нельзя было продолжать беседу.

— Я их не люблю при любом способе, — сказала Молли. — Но наверное, с моей стороны, это просто «виноград зелен».

— Чепуха! — ответил Осборн. — Рассказать вам, что я слышал о вас на бале?

— А хочешь я наведу мистера Престона на разговор о тебе? — спросила Синтия. — Это все равно что повернуть кран: в момент хлынет такой поток приятных речей! — Ее губы презрительно скривились.

— О тебе — возможно, — сказала Молли, — но не обо мне.

— О любой женщине. Это его представление о том, как быть любезным. Если не веришь мне, Молли, я поставлю опыт — и ты увидишь, с каким успехом.

— Нет! Пожалуйста, не надо! — поспешно сказала Молли. — Я так не люблю его!

— Почему? — спросил Осборн, у которого эта горячность вызвала некоторое любопытство.

— Не знаю. Он никогда не понимает, что чувствует другой человек.

— Ему было бы безразлично, даже если бы он и понимал, — сказала Синтия. — Хотя мог бы и замечать, в какие моменты его присутствие неприятно.

— Если он желает остаться, ему безразлично, приятно его присутствие или нет.

— Знаете, это очень интересно, — сказал Осборн. — Это как строфа и антистрофа в греческом хоре. Продолжайте, пожалуйста.

— А вы разве не знаете его? — спросила Молли.

— Знаю, в лицо. И когда-то нас, кажется, друг другу представляли. Но ведь мы в Хэмли гораздо дальше от Эшкомба, чем вы в Холлингфорде.

— Но он скоро займет место мистера Шипшенкса и будет жить здесь постоянно, — поведала Молли.

— Молли, кто тебе это сказал? — спросила Синтия совершенно иным тоном, чем говорила до того.

— Папа — разве ты не слышала? Ах да! Это было до того, как ты спустилась вниз сегодня утром. Папа встретил вчера мистера Шипшенкса, и тот ему сказал, что все уже решено: ты же знаешь, слухи об этом ходили еще весной.

Синтия после этого сделалась очень молчалива. Вскоре она сказала, что собрала все цветы, какие хотела, что жара слишком сильная и что она вернется в дом. Через некоторое время Осборн уехал. Но Молли задалась целью выкопать корни отцветших растений и на их место высадить подоспевшую рассаду. Несмотря на усталость и зной, она довела работу до конца и только тогда поднялась наверх — переодеться и отдохнуть. По своему обыкновению, она сначала направилась к Синтии. На тихий стук в дверь спальни напротив ее собственной ответа не было, и, думая, что Синтия, должно быть, уснула и теперь лежит неукрытая на сквозняке из распахнутого окна, она тихо вошла в комнату. Синтия лежала на кровати так, словно упала на нее, не заботясь ни об уюте, ни об удобстве позы. Она лежала очень тихо. Молли взяла шаль и собиралась укрыть ее, но тут она открыла глаза и заговорила:

— Это ты, дорогая? Не уходи. Мне так приятно чувствовать, что ты здесь.

Она закрыла глаза и еще несколько минут оставалась лежать неподвижно. Потом резким движением приподнялась и села, отбросила волосы ото лба и горящих глаз и пристально посмотрела на Молли.

— Знаешь, о чем я думала, дорогая? — сказала она. — Я думала, что пожила здесь достаточно, а теперь мне лучше устроиться в гувернантки.

— Синтия, о чем ты говоришь?! — спросила ошеломленная Молли. — Ты спала… тебе что-то приснилось… Ты переутомилась, — продолжала она, садясь на кровать, беря безвольную руку Синтии и тихо гладя ее. Это была привычная ласка, перешедшая к ней от матери, — то ли как врожденный инстинкт, то ли как непреходящее воспоминание о нежности умершей, как часто размышлял про себя мистер Гибсон, наблюдая этот жест.

— Какая ты добрая, Молли! Хотела бы я знать — если бы меня воспитывали так, как тебя, была бы я такой же доброй? Но меня все время куда-то подкидывали.

— Так вот и не уезжай больше никуда, — ласково сказала Молли.

— Лучше уехать. Но знаешь, никто никогда не любил меня так, как ты и, кажется, твой отец, — ведь правда, Молли? И так тяжело, когда вынуждают…

— Синтия, я уверена, ты заболела. Или не до конца проснулась.

Синтия сидела, обхватив руками колени и глядя в пустоту.

— Ну что ж! — произнесла она наконец, тяжело вздохнув, но